Начало этой книге положил знаменитый фильм Б. Монсенжона "Рихтер непокоренный", где музыкант впервые рассказал о своей жизни. Дневники Рихтера (1970-95 гг.) и его беседы с автором фильма и стали основой исповеди Маэстро.
книги на сайте *
самые популярные книги *
авторам * книги издательства"СКИФИЯ" * *как издать книгу
история джаза
К сожалению в настоящее время тираж книги закончен. Вы можете оставить свою заявку и мы обязательно с вами свяжемся при появлении этой книги в нашем магазине
Монсенжон Б.
Рихтер. Дневники. Диалоги
(второе издание)
Издательство: "Классика-XXI"
Москва, 2005
ISBN:5-89817-121-5
тип переплета: обл
480 с., тираж 2000 экз.,
Формат: 70x100/16
Вес: 870 г.
Бруно Монсенжон – французский скрипач и кинематографист – приобрел международную известность благодаря своим фильмам о Глене Гульде, Иегуди Менухине, Дитрихе Фишере-Дискау, Давиде Ойстрахе и других.
Автор нескольких книг, среди которых особую популярность снискали три опуса о Глене Гульде: "Последний пуританин", "Контрапункт с новой строки" и "Нет, я не эксцентрик", а также беседы с композитором Надей Буланже, собранные в книге "Мадемуазель".
Один из его последних кинофильмов - "Рихтер непокоренный" - получил несколько премий, в том числе золотую премию FIPA в 1998 году.
Начало этой книге и положил знаменитый фильм Бруно Монсенжона "Рихтер непокоренный", где выдающийся музыкант, впервые преодолев упорное нежелание говорить о себе, рассказал о своей жизни, целиком посвященной музыке.
Дневники Рихтера (1970-1995 гг.) и его беседы с автором фильма, использованные в киноленте как сюжетный каркас, стали основой литературной исповеди Маэстро.
В книге использованы фотоматериалы, предоставленные Б.Монсенжоном, Л.Левитом, Государственным центральным музеем музыкальной культуры им. М.И. Глинки, Мемориальнным музеем-квартирой Е.Ф. Гнесиной и Музеем С.Т. Рихтера Детской школы искусств №3 им. С.Т. Рихтера в Москве.
"Рихтер не принадлежал ни к какой определенной нации, а значит принадлежал ко всем."
Биография С. Рихтера
Будучи неоднозначной и многоплановой личностью, Рихтер не принадлежал ни к какой определенной нации, а значит, принадлежал ко всем. Он вобрал в себя все самое ценное от русской, немецкой, французской и итальянской культуры. Повсюду чужой и везде как у себя дома.
читать дальше 
_____________________
О книге и ее герое
В этой книге нет ничего от биографии. На основе довольно неупорядоченного текста, составляющего более тысячи страниц, мне нужно было попытаться выстроить повествование, имеющее видимую связность, прибегнув к монтажу и пользуясь преимуществами, которые дает, по сравнению с техникой кинематографического монтажа, бесплотность письма. Я мог не брать в расчет нередко значительные различия звуковой среды, которые могли бы помешать стыковке фраз, записанных с многомесячным интервалом, пренебречь невнятным произнесением некоторых слов, отсутствием многих имен собственных, заменявшихся личными местоимениями «он», «она», «они», разобраться в которых весьма затруднительно, если не поставить вместо них имена соответствующих людей, а также посторонними шумами от столкновения микрофона с рукой собеседника.
читать дальше
_______________________
Из диалогов С. Рихтера
У меня репутация человека, помешанного на работе, писали, будто я по десять-двенадцать часов в день просиживаю за роялем, повсюду рассказывали, что после своих концертов я проводил взаперти ночи напролет, работая над только что сыгранными музыкальными пьесами. Нет ничего более далекого от правды. Во-первых, ночная после-концертная работа была связана с репетированием или отшлифовкой новых произведений к концерту на следующий день. К тому же, со своей немецкой педантичностью, я давно уже решил, что три часа работы в день станут моей нормой, которой я и старался по мере возможности держаться. Давайте считать. Множим 365 на 3 и получаем 1095. Следовательно, мне нужно 1095 часов в год. Однако приходилось наверстывать дни, проведенные в автомобильных путешествиях, когда я не прикасался к клавишам, дни, требовавшие многочасовых репетиций (я не беру их в расчет как работу за инструментом), время, не использованное по болезни или по причине нерасположения к работе, а также перерывы, длившиеся порой по пяти месяцев подряд. Я пытаюсь, положив на пюпитр хронометр, вести честный учет фактического рабочего времени.
читать дальше
_____________________________________________________
Если вас заинтересовала эта книга - рекомендуем обратить внимание:
 Анатолий Брусиловский "Душа вещей"
За жизнь, как днище корабля ракушками, обрастаешь вещами и вещичками. Они прочно прикрепились к твоей жизни — не отдерёшь! Собственно, они и есть вехи твоей жизни, фиксация того, что с тобой случалось.
С каждой связано какое-то воспоминание, соображение, чувство.
Мне хотелось бы написать роман, где действующими лицами были бы вещи. Они хорошие, яркие персонажи, им есть, что рассказать. Их истории, переплетения их судеб, их рождения и смерти — чем не тема для романа? И та любовь, которая вызвала их к жизни… Вообще, чем они хуже людей?
узнать подробности и купить эту книгу
 Гиппиус З. Собрание сочинений в 3-х томах
Зинаида Гиппиус — одна из центральных фигур поэзии и прозы Серебряного века, религиозного Возрождения начала века и литературы русского зарубежья, чьи наиболее интересные произведения появились именно в эмиграции. Как и многие другие писатели-эмигранты, вышедшие из символизма, она отвергала позитивизм и приложение материализма к проблемам искусства и литературы. Отклоняя социологизированное понимание искусства, идущее от Чернышевского, Михайловского, Плеханова, она проявляла глубокое уважение к общечеловеческой культуре, противополагая идеи свободы утвердившемуся в
советской России тоталитаризму и партийной литературе.
В первый том трехтомника эмигрантской прозы Гиппиус вошли рассказы, очерки и статьи, написанные в 1920—1925 гг.
Второй том включает прозу 1926—1930 гг.
В третьем томе собраны рассказы, очерки и статьи Гиппиус, написанные в 1931—1939 гг.
посмотреть и купить собрание сочинений
 Тюмеров А. "Ассоциации, аналогии и модели мироздания"
В великолепной, полностью рисованной книге проведена аналогия биосферы=техносферы и выводы из нее следующие. То, что в библии не назначено: "Сроков не знает ни Сын, ни Дух Святой, но только Отец Небесный, эта книга обозначает на основе синтеза науки, религии, философии, поэзии...
Из рецензий: Эзотерика мироздания лежит в центре внимания Александра Тюмерова . При помощи ритма линий и цвета художник воспроизводит на плоскости холста ритмы и вибрации вселенной. Неудивительно, что его абстрактные мистические композиции сродни музыке. Они воздействуют на зрителя не только на эмоционально-интеллектуальном уровне, но, как музыка, физически-вибрационно.
узнать подробности и купить эту книгу
______________________________
Полезное:
Издательство "Скифия" - издание книг и научных публикаций. Ищем авторов | контакты
книги по музыке, ноты, мп-3 | джазовые исполнители
[PageBreak]
книги на сайте *
самые популярные книги *
авторам * книги издательства"СКИФИЯ" * *как издать книгу
история джаза
Биография С. Рихтера
Будучи неоднозначной и многоплановой личностью, Рихтер не принадлежал ни к какой определенной нации, а значит, принадлежал ко всем. Он вобрал в себя все самое ценное от русской, немецкой, французской и итальянской культуры. Повсюду чужой и везде как у себя дома.
Творчество Святослава Рихтера, влияние его личности на публику и собратьев по искусству (он единственный, кого все без исключения относят к числу наиболее выдающихся пианистов в истории) не укладываются в какую-то классическую модель.
После едва ли не беспризорных детства и отрочества, которые прошли в Одессе, где он самостоятельно постигает музыку и учится игре на фортепиано, он, не получив какого бы то ни было академического образования, уже в пятнадцать лет становится концертмейстером в оперном театре. В 1937 году перебирается в Москву. В том возрасте, когда большинство великих пианистов уже были профессиональными музыкантами, он становится студентом.
Генрих Нейгауз, один из наиболее известных советских пианистов тех лет, покоренный гением безвестного юноши, без раздумий берет его в свой класс Московской консерватории. Рихтер учится совершенно вне предписанной программы. За отказ (вещь немыслимая в годы сталинизма) посещать обязательные для всех занятия (студентам читали непременный курс «политических» предметов) его дважды исключают из консерватории, но каждый раз восстанавливают по настоянию Нейгауза. Его замечает Прокофьев и просит исполнить, с участием самого автора в качестве дирижера, свой Пятый концерт, «который не имеет никакого успеха, когда он, Прокофьев, исполняет его сам». Успех оглушительный, и это становится не столько началом артистической карьеры, сколько рождением легенды. Идет 1941 год.
С тех пор Рихтер разъезжает по всему Советскому Союзу, непрестанно пополняя свой репертуар, разросшийся, судя по всему, до небывалых размеров. К концу жизни он, не считая камерных произведений и бесчисленных опер, в том числе всех творений Вагнера, с музыкой и текстом, держал в памяти и исполнял наизусть около восьмидесяти программ разных сольных концертов.
Однако по причинам коренившихся в семейных обстоятельствах, ему не позволяют выезжать за границу, за исключением стран социалистического лагеря. Но Рихтер ни о чем не просит, не гонится за международной славой, не стремится к личному благополучию в противоположность большинству своих коллег, которым лишь концертные турне на Западе могли дать какую-то возможность улучшить свое материальное положение.
Кроме того, он почти единственный из великих сольных исполнителей своего поколения и своей страны, кто решительно уклоняется, не столько в силу сознательного неприятия, сколько в силу полного безразличия — он был не бунтарем, а строптивцем, — от членства в коммунистической партии. Творческая деятельность в исключительно советской среде не пугает его, да он, в сущности, ничего не боится. Поэтому никто не может давить на него.
Когда он наконец выезжает на Запад, сначала, в мае 1960 года, в Финляндию, затем, в октябре того же года, в Соединенные Штаты, ему идет уже сорок шестой год. Его первые выступления в Америке — серия из восьми сольных концертов и концертов с оркестром в Карнеги-холле — произвели на музыкальный мир впечатление взорвавшейся бомбы. Затем он отправляется в Европу, посещает Англию, Францию, Германию, Италию, Скандинавию и продолжает ездить по этим странам на всем протяжении шестидесятых годов. Потом настанет черед Японии.
Однако Рихтер недолго следует заранее составленному расписанию заграничных концертов. Не приемля какого бы то ни было распорядка, он играет, где и когда ему заблагорассудится, самочинно предлагая внеплановые программы аудитории, околдованной вулканической мощью и бесконечно тонкими оттенками его исполнения. После четырех турне в Соединенных Штатах он отвергает все новые предложения выступить в этой стране, внушающей ему чувство отвращения, за исключением, как он сказал сам, «музеев, оркестров и коктейлей». В 1964 году он устраивает фестиваль во Франции (Музыкальные празднества в Турене, в Гранж де Меле под Туром), затем фестиваль в Москве (Декабрьские вечера в Пушкинском музее), но иногда пропадает куда-то на целые месяцы.
Он с нескрываемым удовольствием отдается камерной музыке в сопровождении постоянных партнеров: Мстислава Ростроповича, Давида Ойстраха, Квартета имени Бородина, аккомпанирует вокалистам: Нине Дорлиак, Дитриху Фишеру-Дискау, Петеру Шрайеру в их сольных концертах; выступает с молодыми исполнителями: скрипачом Олегом Каганом и его женой виолончелисткой Наташей Гутман, альтистом Юрием Башметом, пианистами Золтаном Кочишем, Андреем Гавриловым, Василием Лобановым, Елизаветой Леонской, Андреасом Люшевичем, способствуя утверждению их репутации. Он играет с огромным числом дирижеров: Куртом Зандерлингом, Евгением Мравинским, Кириллом Кондрашиным, Лорином Маазелем, Леонардом Бернстайном, Рудольфом Баршаем, Гербертом фон Караяном, Серджио Челибидахе, Яношем Ференчиком, Кристофом Эшенбахом, Риккардо Мути, Шарлем Мюншем, Юджином Орманди, но главным образом со своими любимцами Вацлавом Талихом и Карлосом Клейбером.
С начала восьмидесятых годов он играет только с нотами на пюпитре в полутемных залах, где лишь смутно вырисовывается силуэт его плотной фигуры, создавая совершенно необычную атмосферу. Он пребывает в убеждении, что таким образом избавляет слушателя от бесовского искушения вуайеризмом.
Фирма «Ямаха» предоставляет ему в постоянное пользование два больших концертных рояля (и настройщиков, следивших за их исправностью!), сопровождающих его повсюду, куда бы ему ни вздумалось отправиться. Повсюду? За исключением того случая, когда в возрасте семидесяти с лишним лет он уезжает из Москвы в автомобиле и возвращается лишь спустя полгода. За это время он покрывает расстояние до Владивостока и обратно, не считая недолгой вылазки в Японию, в условиях, о которых просто страшно подумать, и дает добрую сотню концертов в городах и самых глухих поселках Сибири… Таким образом «миссионер» дает почувствовать, что больше ценит простодушное обожание аудитории Новокузнецка, Кургана, Красноярска и Иркутска, чем притворные восторги публики Карнеги-холла.
_____________________________
библиотечка статей сайта:
БИОГРАФИИ ОПЕРНЫХ ПЕВЦОВ: Владимир Атлантов
(статья)
Владимир Атлантов вырос за кулисами театра. Он рано начал заниматься сольным пением: в возрасте 6 лет поступил в Ленинградскую государственную академическую хоровую капеллу имени М.И. Глинки, которую окончил по специальности дирижера хора. В 1957 году он был принят на открывшееся подготовительное отделение при вокальном факультете Ленинградской государственной консерватории. Спустя два года Владимир Атлантов поступил на вокальный факультет консерватории в класс Петра Гавриловича Тихонова (тенор), оперный класс Алексея Николаевича Киреева, где столкнулся с определенными вокальными проблемами (неправильными навыками певческого дыхания, приобретенными в результате хорового пения в детском возрасте). По личной просьбе Атлантов был переведен в класс Натальи Дмитриевны Болотиной (драматическое сопрано). По словам певца, преодолеть вокальные проблемы ему помог метод Карузо, с которым он познакомился в книге Фучито Сальва и Бейера «Искусство пения и вокальная методика Карузо» (1935). Занятия шли настолько успешно, что уже в 1962 году, еще будучи студентом 4-го курса, Атлантов был принят в труппу Кировского театра стажером. В 1963 году Атлантов успешно окончил консерваторию и поступил в Кировский театр уже на должность солиста.
Учась на последнем курсе консерватории, в оперной студии при ней он подготовил и спел три партии: Ленского в опере «Евгений Онегин», Альфреда в «Травиате» и Хозе в «Кармен». Эти же партии впоследствии вошли в репертуар певца в Кировском театре...
подробнее
ИЗ ИСТОРИИ РАЗВИТИЯ ВОКАЛЬНОГО ИСКУССТВА
Арии Монтеверди, 17 век - это начало, колыбель оперы и вокала. Это инструментальный стиль, анданте, волновые построения.
Нам, живущим в 21 веке, когда мы с детских лет слышим яркую музыку Россини, Чайковского, - петь арии Монтеверди неинтересно: не тот ритм жизни. Но так рождалось вокальное искусство.
18 век - век реформ в вокальном искусстве - Глюк, Скарлатти, Моцарт и др. находятся в поиске нового вокального стиля. Капризные < примадонны > и примьеры требуют от композиторов удобного для голоса написания вокальной музыки. Кастраты – «вокальные виртуозы», судя по кинофильмам о том времени, проклинают и свою жизнь, и ту «музыку, которую им приходится петь». Композитора Глюка называют реформатором, он раньше всех угадал, что нужно певцам: правильные волновые построения и лучевые построения, связанные с человеческой речью. Композиторы не навязывают свою музыку, стараются угодить певцам и работают над вокальными произведениями в тесном содружестве с певцами. Процветает стиль барокко. Стиль барокко постепенно переходит, путём отбора, в новый правильный любимый стиль певцов, который называют впоследствии стилем бельканто. Певцы сами заметили, что удобная для голоса, мелодия с переменой темпа в сторону ускорения, становится более изящной, волшебной. Вот этот быстрый стиль и получил название бельканто («скороговорка» по Россини - 19 век).
читать дальше
БИОГРАФИИ КОМПОЗИТОРОВ: Жак Оффенбах
(статья)
С детских лет обучался игре на виолончели. В 1833 году переселился в Париж, где занимался в консерватории по классу виолончели, работал в театральных оркестрах, а также концертировал. Оффенбах много времени уделял сочинению музыки, но его ранние произведения не вызывали интереса издателей и публики. В 1849 году Оффенбах стал дирижером театра "Комеди Франсез"; в его обязанности входил также подбор музыки к спектаклям и антрактам. Первый успех принесла ему "Песня Фортунио" - вставной номер к пьесе Мюссе "Подсвечник" (в 1861 году эта песня легла в основу оперетту под тем же названием). В 1853 году была поставлена первая одноактная оперетта Оффенбаха "Пепито", тепло встреченная публикой. В 1855 году Оффенбах организовал собственный театр "Буфф-Паризьен", на открытии которого шла его новая оперетта - "Двое слепых". Вскоре парижане полюбили этот театр, для которого Оффенбах писал по нескольку оперетт в год; шумный успех имела оперетта "Свадьба при фонарях" (1857). Но Оффенбаху приходилось писать музыку лишь к небольшим пьесам, так как маленькие театры имели право ставить только одноактные произведения и выпускать на сцену не более 4 персонажей. ...
подробнее
_____________________________________________________
Если вас заинтересовала эта книга - рекомендуем обратить внимание:
 Кракауэр З. "Оффенбах и Париж его времени"
Немецкий писатель Зигфрид Кракауэр в предисловии к своей книге предупреждает читателя, что это не обычная биография, где все по вествование сосредоточено на событиях жизни главного действующего лица. Здесь образ героя словно вырастает из окружающей его дей ствительности, рисуется на широком историческом фоне.
Автор книги, рассказывая о жизни Оффенбаха, описывает нравы Парижа 30-40 годов XIX века, а также эпохи Второй империи, состояние тогдашних театров, рисует портреты театральных деятелей, литераторов, музыкантов.
Книга читается, как увлекательный исторический роман.
Жак Оффенбах (20.06.1819 - 04.10.1880) - французский композитор. С детских лет обучался игре на виолончели. В 1833 году переселился в Париж, где занимался в консерватории по классу виолончели, работал в театральных оркестрах, а также концертировал. Оффенбах много времени уделял сочинению музыки, но его ранние произведения не вызывали интереса издателей и публики. В 1849 году Оффенбах стал дирижером театра "Комеди Франсез"; в его обязанности входил также подбор музыки к спектаклям и антрактам.
подробнее
 Библиотека книг о джазе
Наш сайт поставил перед собой задачу представить на своих страницах и предложить вам к преобретению все наиболее интересные книги по истории джаза, выходящие на русском языке. Это большая и сложная задача, однако мы за нее взялись, понимая, насколько это важно и удобно всем любителям джазовой музыки.
Приглашаем к сотрудничеству всех заинтересованных в этом лиц.
Познакомиться с нашей джазовой библиотекой
_________________________________
специализированное издательство джазовых книг
контакты: подробнее
джаз сайт
[PageBreak]
книги на сайте *
самые популярные книги *
авторам * книги издательства"СКИФИЯ" * *как издать книгу
история джаза
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ АВТОРА:
о книге и ее герое
В этой книге нет ничего от биографии. На основе довольно неупорядоченного текста, составляющего более тысячи страниц, мне нужно было попытаться выстроить повествование, имеющее видимую связность, прибегнув к монтажу и пользуясь преимуществами, которые дает, по сравнению с техникой кинематографического монтажа, бесплотность письма. Я мог не брать в расчет нередко значительные различия звуковой среды, которые могли бы помешать стыковке фраз, записанных с многомесячным интервалом, пренебречь невнятным произнесением некоторых слов, отсутствием многих имен собственных, заменявшихся личными местоимениями «он», «она», «они», разобраться в которых весьма затруднительно, если не поставить вместо них имена соответствующих людей, а также посторонними шумами от столкновения микрофона с рукой собеседника.
К тому же речь Рихтера не поддавалась непосредственному переносу на бумагу. Ввиду того, что он нередко медлил с ответом, давал увлечь себя неожиданным поворотам мысли и то и дело переключался на мои попутные замечания, мне пришлось в немалой степени преобразовать ее, чтобы изложить в письменном виде, тем более что в процессе работы над книгой я решил отказаться от диалога, отдав предпочтение непрерывному повествованию от первого лица. Мне казалось, что такое решение гораздо больше отвечает ожиданиям читателя и способствует ясности изложения, в то же время не вынуждая меня отбрасывать синтаксические несообразности в духе Селина, свойственные речи Маэстро. Во всяком случае, я старался воспроизвести на бумаге ее весьма своеобразный ритм или хотя бы вызвать, даже прибегнув к неизбежному стилистическому транспонированию, ощущение «как сказано, так и писано», как выразился бы Монтень.
Из-за его отвращения к любому виду саморекламы, из-за упорного нежелания говорить о себе, молчания, которое он хранил на протяжении всей своей беспокойной жизни (и столь же беспокойного времени) — жизни, целиком посвященной музыке, которой он самозабвенно и бескомпромиссно служил, а также в силу того, что вопреки своему упорному молчанию он стал мировой знаменитостью, — Рихтер всегда был мишенью для всяческих слухов. Нисколько не боявшийся скандалов, он всегда стремился к порядку и правде: в партитуре, в искусстве, в поведении, — правде по-детски простодушной.
Истории, связанные с его музыкальной деятельностью, представлялись ему часто в высшей степени нелюбопытными, и я, уже задним числом, обратил внимание на то, что по недостатку времени, а также тем, по его мнению заслуживающих внимания, наши беседы с ним с точки зрения сугубо хронологической не перешли границы конца шестидесятых годов. «Все это вы найдете в моих тетрадях», — неоднократно повторял он мне. Таким образом, эти «тетради» становятся связующим звеном и составляют содержание второй части настоящей книги. Рихтер начал делать в них записи в рождественские дни 1970 года и продолжал писать, порой от случая к случаю, до осени 1995-го — до дней, на которые пришлась наша встреча и его последняя поездка в Японию.
Читатель увидит, что, хотя он очень мало говорит о самом себе, его личность проявляется в этих записях. Никаких умствований, просто впечатления, скупые, немногословные, без каких-либо прикрас.
Все переданные им мне записи составляют семь толстых школьных тетрадей со сплошь исписанными страницами. На странице слева поставлена дата (которая отсутствует лишь в нескольких случаях), указаны место, музыкальная программа, включая номер опуса и тональность, подробный перечень исполнителей, инструменталистов, певцов и дирижеров. Наконец, если он был в обществе, что случалось нередко, на этой странице перечисляются поименно все присутствовавшие.
Суждения Рихтера о музыкальном мире и музыкантах отличаются порою крайней язвительностью, производящей тем более сильное впечатление, что выражены кратко и без обиняков. Пусть же те, кого они могут задеть, примут во внимание, что убийственный юмор Рихтера, его горячность в критических оценках столь же свойственны ему, как и восторженность, и обращены прежде всего против самого себя.
Вполне вероятно, что в окончательной редакции я сделал упор на эпизодах, которые показались бы Рихтеру малозначительными (сколько раз он со смехом говорил, окончив рассказ о каком-нибудь забавном происшествии: «Но это все вздор, к музыке это не имеет никакого отношения!»). Но разве не отвечал он в лучшем случае достаточно бегло на вопросы, которые казались мне в высшей степени важными? И не следует ли видеть в этом взаимообогащении мыслями одно из истинных наслаждений, доставляемых такого рода игрой между «я» и «ты»? Как бы то ни было, я утверждаю, что ничего не присочинил, и в том, что касается конечного результата, я глубоко убежден, как это ни удивительно, что ни на йоту не погрешил против Рихтера.
С экрана улыбались полные неизбывной печали глаза Рихтера, а за экраном звучали двойные восьмые похоронного баса, которые Шуберт ввел дополнительно в коду второй темы в качестве аккомпанемента невыразимой тоске главной темы, затем шел крупным планом Рихтер, исполнявший эту сонату на концерте двадцатишестилетней давности.
Эпизод был волнующий, но лишний, и я убрал его из окончательного варианта фильма, ибо не было нужды пояснять, как я и публика признательны ему за все, чем он одарил нас.
_____________________________
библиотечка статей сайта:
НАЧАЛО ПУТИ
(интервью с А. Шнитке)
-- А когда у Вас впервые пробудился интерес к музыке?
-- Учиться музыке я начал поздно, в двенадцать лет, но была возможность сделать это и раньше. Помню, что в 1941 году я был в гостях у дедушки и бабушки и меня повели в ЦМШ сдавать вступительный экзамен. Я его не прошел. Меня то ли не приняли, то ли взяли в подготовительный класс, но началась война, я вернулся домой, и никакой музыки не было. В 45 -- 46 году всем вернули конфискованные на время войны приемники, и я стал слушать музыку, причем предпочитал оперы. И если вспомнить первые мои попытки не то что сочинять, а скорее фантазировать (нот я тогда не знал), то это были какие-то неопределенные оркестровые представления, которые я теперь расшифровываю как тремоло и высокие деревянные духовые, возникающие под влиянием прослушанной "Шехеразады" или "Испанского каприччио", а в общем, что-то в этом роде. И кроме того (никаких тогда у меня музыкальных инструментов не было) я помню мне попалась какая-то губная гармошка, от которой я никак не мог оторваться, без конца импровизируя и чувствуя себя в Раю.
подробнее
________________________
Театр художника
Виктор Березкин
Театр художника - особый вид сценического творчества, отличающийся по своей поэтике от других уже известных, исторически сложившихся видов сценического творчества: театра драматурга, театра актера и театра режиссера. Сформировавшись на протяжении 20 столетия, в его вторую половину театр художника стал заметным явлением мировой культуры. У его истоков стояли сценические проекты и эксперименты русского авангарда 1910-х гг. (К.Малевич, В.Кандинский, В.Татлин, Л.Лисицкий), итальянских футуристов (Дж.Балла, Э.Прамполини, Ф.Деперо) и мастеров немецкого Баухауза 1920-х гг. (Л.Шрейер, О.Шлеммер, Л.Моголи-Надь). Однако как реальное явление культурной жизни Театр Художника заявил о себе во вторую половину 20 в. и его наиболее наиболее последовательными и яркими представителями стали Т.Кантор, Й.Шайна, П.Шуман, А.Фрайер, Р.Уилсон, Л.Мондзик.
При достаточно существенных различиях индивидуальных методов, этих мастеров объединяет то, что их постановки представляют собой пластическое творчество, развернутое в сценическом пространстве и времени. Оно формирует всю композиционную структуру сочиняемого режиссером-художником сценического действия актеров-исполнителей, в которую могут быть включены и остальные, традиционно присущие театру, средства выразительности: вербальные, звуковые, музыкальные.
читать дальше
_____________________________________________________
Если вас заинтересовала эта книга - рекомендуем обратить внимание:
 Пьер Ла Мюр "Лунный свет. Роман о Дебюсси"
Роман американского писателя Пьера Ла Мюра «Лунный свет» посвящен жизни гениального французского композитора Клода Дебюсси (1862–1918) — его бурным любовным приключениям, долгому и трудному пути к славе, поискам новых форм в музыке.
Книга предназначена для широкого круга читателей, читается с захватывающим интересом.
подробнее
 Саймон Д.Т. "Гленн Миллер и его оркестр"
Гленн Миллер - один из самых популярных джазовых музыкантов Америки, ставший олицетворением джаза для нескольких поколений. В Советском Союзе его имя связано с появлением на экранах в начале 1944 г. фильма «Серенада Солнечной долины» - первым прорывом к нам американского джаза, состоящего только из медных духовых инструментов и саксофонов.
Автор книги Джордж Томас Саймон (1912-2001) - не сторонний наблюдатель, а действующее лицо эры свинга. С 1935 г. он сотрудник популярного джазового журнала «Метроном», а с 1939 г. - его редактор. Его книга - не музыковедческое исследование, это жизнеописание. Оно охватывает весь спектр джазовой жизни 30-40-х гг. В книге много фотографий, ноты и тексты более 30 популярных песен и танцевальных мелодий из репертуара миллеровского оркестра.
подробнее
_________________________________
специализированное издательство джазовых книг
контакты: подробнее
джаз сайт
_____________________
Написал книгу?
Теперь просто напиши в издательство
________________
На этой странице: музыка джаз, джаз 2009, джаз mp3, джаз онлайн, джаз сайт, история джаза, стили джаза, новый джаз, jazz mp3, jazz скачать, джаз сайт, джаз рок, ноты джаз, текст песни джаз, джаз работа, энциклопедия джаза, музыка джаз онлайн, фейертаг
[PageBreak]
книги на сайте *
самые популярные книги *
авторам * книги издательства"СКИФИЯ" * *как издать книгу
история джаза
Из диалогов С. Рихтера
У меня репутация человека, помешанного на работе, писали, будто я по десять-двенадцать часов в день просиживаю за роялем, повсюду рассказывали, что после своих концертов я проводил взаперти ночи напролет, работая над только что сыгранными музыкальными пьесами. Нет ничего более далекого от правды. Во-первых, ночная после-концертная работа была связана с репетированием или отшлифовкой новых произведений к концерту на следующий день. К тому же, со своей немецкой педантичностью, я давно уже решил, что три часа работы в день станут моей нормой, которой я и старался по мере возможности держаться. Давайте считать. Множим 365 на 3 и получаем 1095. Следовательно, мне нужно 1095 часов в год. Однако приходилось наверстывать дни, проведенные в автомобильных путешествиях, когда я не прикасался к клавишам, дни, требовавшие многочасовых репетиций (я не беру их в расчет как работу за инструментом), время, не использованное по болезни или по причине нерасположения к работе, а также перерывы, длившиеся порой по пяти месяцев подряд. Я пытаюсь, положив на пюпитр хронометр, вести честный учет фактического рабочего времени.
Второй концерт Рахманинова (а он не так-то прост!), заниматься действительно подолгу, особенно в последний день. Но это всё исключения из правила, так что россказни о двенадцати часах — чистейший вздор. Но в то же время я испытываю потребность контакта с клавиатурой, для меня не может быть работы без овеществленного звука. Таким образом, я использую без остатка три часа в день, отведенные на работу за роялем, и исхожу из очевидной истины, что простое постигается быстро, а на трудное требуется время. С другой стороны, существует три рода трудностей. Есть трудности, связанные исключительно с технической сложностью и изобилующие в таких произведениях, как Пятая соната Скрябина или Первый «Мефисто-вальс» Листа, поистине дьявольских произведениях, наитруднейших, по моему мнению, в репертуаре. Я прежде часто исполнял их, но потом отказался. Они нуждаются в постоянном повторении. Есть другие, плохо поддающиеся определению трудности. Сюиты Генделя, которые я люблю, мне труднее разучить, чем большинство сочинений Баха, может быть потому, что я нахожу в них меньше музыки, чем в «Хорошо темперированном клавире» или же «Английских сюитах». Моцарт сопряжен для меня со сходными трудностями: он не удерживается в голове. Я нахожу более свежести и неожиданности у Гайдна, которого предпочитаю Моцарту, во всяком случае в отношении фортепианных сонат. Как правило, стоит музыке возобладать, я отдаюсь на ее волю, и все становится гораздо проще.
Как бы то ни было, когда мне нужно выучить новое произведение, я прибегаю к многократным повторениям, отыскиваю места, где более всего тонких оттенков, изучаю их в первую очередь чисто механически. Беру страницу, разучиваю ее столько времени, сколько требуется, и перехожу к другой, лишь когда первая выучена, а покончив со второй, перехожу к следующей. Нет такого пассажа, как бы коварен он ни был, который не стал бы легок в исполнении после сотни прогонов. Время от времени я разучиваю в замедленном темпе, но такое случается редко, ибо я предпочитаю сразу играть в предписанном темпе. Такая работа путем бесконечных повторений может показаться бессмысленной. Согласен, похоже на то, а следовательно, нет лучшего противоядия, чем непрестанное разучивание чего-то нового. Когда меня спрашивают, не мог ли бы я выступить через пять дней там-то, я пользуюсь случаем и пристраиваю к какой-нибудь старой программе еще не игранную мной сонату, например сонату Гайдна, а она никогда не окажется лишней. И сразу же испытываю прилив сил: терпеть не могу играть до бесконечности одно и то же. Я неизменно ощущаю потребность в чем-то новом.
Никогда не играю какую-нибудь вещь целиком, не разучив прежде по отдельности каждую страницу партитуры. Поскольку я нередко завершаю работу в последнюю минуту и работаю до последней минуты, подгоняемый близящимся сроком концерта, — это, безусловно, очень плохо, но это так, иначе я не могу заставить себя засесть за работу, — мне случалось исполнять целиком то или иное произведение лишь на сцене. Так было с «Юмореской» Шумана. Я внес ее в программу одного из своих сольных концертов, но в очередной раз не рассчитал время и сел разучивать ее за неделю до назначенного срока. С точки зрения технической исполнителя подстерегают здесь грозные опасности, за исключением финала, который я, соответственно, отложил в сторону. Потратив неделю на отработку всех прочих страниц партитуры, я взялся за финал лишь в ночь накануне концерта, но знал, что он потребует от меня меньших усилий. Концерт получился довольно удачный.
Когда-то я играл исключительно по памяти, но к концу семидесятых отказался от такого исполнения. Вопреки смыслу, который вкладывают в слово «темперамент», я — человек хладнокровный и способен судить обо всем беспристрастно. Я обладал абсолютным слухом и мог все воспроизвести на слух, но со временем заметил, что мой слух ухудшается. Сегодня я путаю тональности, слышу на тон, а то и на два выше, чем в действительности, а низкие звуки воспринимаю как более низкие вследствие своего рода ослабления мозговой и слуховой активности, точно мой слуховой аппарат разладился. До меня Нейгауз и Прокофьев (в конце жизни он воспринимал звук иной раз на три тона выше его истинной высоты) страдали сходным расстройством. Сущая пытка! Причем нарушается и координация пальцев. Вот такую цену приходится платить за то, что посвятил свою жизнь музыке!
Мне знакомы приступы хронической депрессии, самый жестокий из которых постиг меня в 1974 году. Я не мог обойтись без пластмассового омара, с которым расставался лишь перед выходом на сцену. Все это дополнялось слуховыми галлюцинациями, неотступно преследовавшими меня на протяжении многих месяцев, и днем и ночью, даже во сне. В ушах начинала звучать повторяющаяся музыкальная фраза из нескольких тактов в восходящем мелодическом движении и с резко подчеркнутым ритмом. Фраза строилась на уменьшенном септаккорде. Вопреки непрерывной пытке я хладнокровно пытался понять, что бы это могло значить. Мне даже приходило на ум, не представляет ли сей феномен интереса для врачей. Но подите толкуйте врачам об уменьшенных септаккордах! Иной раз я проводил ночи без сна, пытаясь вообразить, что то, что я слышу, я не слышу в действительности, а только думаю, что слышу, либо стараясь уточнить диапазон звучаний. Я все время пытался определить эти ноты и простенькие гармонии и упорядочить их, ведь галиматья невообразимая… Та-рааа-ра-рииии-ри-риии… звучало у меня в голове в самых разных тональностях. Наконец я сообразил, что это был вариант довольно непритязательного сочинения, основанного на элементарных гармонических последовательностях, которое довольно странным образом сильно повлияло на меня в детстве, — «Вокализа» Рахманинова. Бессознательно я избрал его образцом для некоторых моих первых собственных сочинений.
Как это ни удивительно, но не прием лекарства, а отказ от него привел к исчезновению, буквально за один день, болезненных явлений. Однако они вновь возникают при каждом рецидиве депрессии, а искажение слухового восприятия осталось навсегда. Если, например, я начинаю играть в ля минор, а слышу си минор, я вношу поправку и, сам того не желая, перехожу на соль минор, что, понятное дело, весьма неудобно, особенно если играешь с оркестром. После омерзительного концерта, который я дал на Музыкальных празднествах в Турени, сыграв восемь из «Трансцендентных этюдов» Листа, и сольного концерта в Японии, когда я испытал приступ страха, готовясь приступить к исполнению сонаты опус 106 Бетховена, я решил никогда больше не играть без нот.
Да и ради чего забивать себе мозги, когда можно поступить гораздо проще? Это вредит здоровью и отзывается тщеславием. Разумеется, нелегко сохранять столь же полную свободу, когда на пюпитре лежит партитура. Дело не сразу налаживается и требует больших усилий. Зато теперь, когда я приспособился, я нахожу в такой игре множество преимуществ. Во-первых, я никогда не делал различия между камерной и сольной музыкой. Но камерную музыку всегда играют с партитурой. Отчего же играть без партитуры сольную музыку? Во-вторых, при том, что нетрудно выучить наизусть одну-другую сонату Гайдна, лучше сыграть по нотам двадцать его сонат, чем ограничиться двумя, исполненными по памяти. Что же касается современной музыки, лишь несколько феноменов в состоянии заучить какое-нибудь из сочинений Веберна или «Ludus tonalis» Хиндемита, но это время, потерянное для работы, это непрактично. Кроме того, музыка не вполне свободна от известной доли опасности и риска, так что, когда перед тобою партитура, ты чувствуешь себя в большей безопасности и, следовательно, меньше отвлекаешься. Наконец, и прежде всего, играть так честнее: перед твоими глазами именно то, что должно играть, и ты играешь в точности то, что написано. Исполнитель есть зеркало. Играть музыку не значит искажать ее, подчиняя своей индивидуальности, это значит исполнять всю музыку как она есть, не более, но и не менее того. А разве можно запомнить каждую стрелочку, сделанную композитором? Тогда начинается интерпретация, а я против этого.
Освободив мозг от напрасного труда запоминания, обретаешь также возможность перестать терзать публику и самого себя одними и теми же, бесконечно повторяемыми программами, у меня антипатия к слишком часто исполняемым произведениям. Стоит упомянуть при мне сонату си-бемоль минор Шопена, как мне сразу становится тошно, а ведь соната гениальная. Что ж теперь? Снова и снова играть мои излюбленные баллады Шопена, наилучшие его создания? Но это уже невозможно. Четвертый и Пятый концерты Бетховена! Что еще? Есть великолепные творения, ничего против них не имею и слушаю их с удовольствием, но они не для меня. Существует еще много не игранных мною вещей, которые можно разучить: Шёнберг, Скарлатти, Яначек, восхищающий меня композитор, из всего созданного которым я играл лишь Каприччио. Должен признать, что, за исключением последнего, эти композиторы не всегда звучат для меня убедительно. По сравнению с Иоганном Себастьяном Бахом Скарлатти выглядит жалко, хотя и сотворил несколько драгоценных вещиц. Шёнберг представляется мне «разрушителем», но он, тем не менее, сочинил потрясающие пять пьес для оркестра и другие шедевры. Я присутствовал в Дюссельдорфе на замечательном представлении «Моисея и Аарона». И все же я не мог не спросить себя: «Как они могли выучить все это, да и стоило ли?» Невозможно все сделать, все прочитать, все увидеть. Шедевров — несметное множество, а я — воплощение лени и бездеятельности. Я просто пытаюсь привнести немного новизны, играя что-нибудь неожиданное, не то, что играют все. Я сделал подсчет. Помимо камерной музыки, мой репертуар включает около восьмидесяти разных программ. Я — всеядное и прожорливое животное. Пытаясь насытиться, я до шестидесятых годов копил новые произведения, дабы создать запас, откуда мог бы черпать для непрерывного обновления своих программ. Я не отвергаю то или иное сочинение под тем предлогом, что не удовлетворен своим исполнением его на концерте. Исполнитель движется, как мне кажется, не по прямой, а по спирали. Я умею запасаться терпением и без конца оттачиваю и шлифую свою игру, пока не получу удовлетворяющего меня исполнения. С началом семидесятых годов принятое мною решение не играть более по памяти дало мне возможность продолжить пополнение репертуара, хотя уже не с такой бешеной скоростью. Среди произведений, которые я едва ли не единственный исполняю постоянно, нет ни одного, которое не нравилось бы мне по-настоящему. Например, концерт Римского-Корсакова, одно из первых произведений, которое я записал с оркестром, сочинение непритязательное, но весьма удачное. Я исполнил его из безграничного восхищения автором. Я не ставлю его выше Чайковского, композитора, разумеется, более значительного, но Римский-Корсаков больше отвечает моему вкусу. Я без ума от него. Испанское каприччио! Великий боже! Какое творение, какая сдержанность, какая оркестровка! На языке живописи — это не масло, а пастель либо акварель. Римский-Корсаков написал девять опер, первая из которых, «Иван Грозный» (или «Псковитянка»), — подлинное чудо! Поистине можно говорить о музыке эпохи. Мусоргский и Римский-Корсаков жили вместе и писали за одним столом. Один — «Бориса Годунова», другой — «Ивана Грозного». А «Снегурочка»? А «Ночь перед Рождеством»? А «Сказание о невидимом граде Китеже», своего рода русский «Парсифаль»? А «Золотой петушок»? А «Царь Салтан»? Просто дух захватывает! Меньше мне нравится «Царская невеста», чаще всего исполняемая его опера. Мне кажется, она звучит фальшиво, потому что автор решил подражать Чайковскому, в чем он преуспел, но… это не он. А «Кащей Бессмертный»? Настоящая феерия в духе Стравинского. И Дебюсси, и Равель, и Прокофьев, и Стравинский — все они его преемники.
Мои фестивали, как во Франции, так и в Москве, стали поводом для исполнения незаурядной музыки в местах, одинаково вдохновлявших и музыкантов, и аудиторию. На протяжении долгих лет Музыкальные празднества в Турени были одним из радостных событий в моей жизни. Во время турне по Франции в начале шестидесятых я сделал вылазку в Турень, чтобы своими глазами увидеть знаменитые замки, которые обворожили меня настолько, что меня посетила мысль устраивать в них концерты. Однако мечта моя оказалась неосуществимой из-за плохой акустики и неподходящих размеров всех помещений, которые я осмотрел в этих великолепных замках. Так продолжалось вплоть до того дня, когда архитектор Пьер Буаль завел речь об амбаре XIII века, судя по всему отвечавшем моим пожеланиям, — Гранж де Меле. Когда я явился туда, амбар был набит свежим сеном, там шныряла домашняя птица, но он сразу пришелся мне по сердцу. Я попросил, чтобы в нем усовершенствовали акустику, и мы взялись за дело. Музыкальные празднества мыслились мне как настоящий праздник, где музыка стала бы душой всех прочих увеселений и где всякий мог бы на досуге повидаться со всеми, — словом, нечто такое, что соответствовало бы легкости пейзажа и легкости воздуха. Я пригласил молодых музыкантов, произведших на меня в свое время сильное впечатление: Золтана Кочиша, одного из наиболее талантливых пианистов нашего времени, Лизу Леонскую, играть с которой для меня было всегда удовольствием, Элисо Вирсаладзе, несравненную исполнительницу произведений Шумана, а также многих знаменитостей, среди которых Дитрих Фишер-Дискау, оставшийся для меня величайшим певцом нашего столетия, и Давид Ойстрах. В Гранж де Меле мы впервые выступали все вместе. Я не вполне уверен, что туренцы поняли до конца великолепие предложенных им программ. Как бы то ни было, молва о Музыкальных празднествах преодолела, как и следовало ожидать, границы и донеслась до России.
Однажды директор Пушкинского музея Ирина Александровна Антонова явилась ко мне с дерзким предложением устроить подобное музыкальное действо в России. Она предоставила в мое распоряжение прекрасный Белый зал музея. Так появились Декабрьские вечера. Несомненно, декабрь имеет в Москве особое символическое звучание, и мне подумалось, что это весьма кстати для задуманного нами фестиваля. Лично для меня это было менее кстати, ибо я терпеть не могу проводить зиму в России, потому что не вылезаю из болезней. Ну да ладно. Мы устраивали тематические вечера. Я составил программы и пригласил, кого мне хотелось. В памяти остался один особенно удавшийся вечер, посвященный Шуберту, Шуману и Шопену. Сцену готовили особо: в глубине широкое окно, за которым угадывался снег, а вокруг рояля сидели, чинно беседуя, «званые гости» в вечерних туалетах. Б целом картина навевала воспоминания о вечерах эпохи романтизма, этакая шубертиада, либо о вечерних собраниях в Ноане у Жорж Санд. Мы репетировали, а публика постепенно собиралась, стараясь понять, о чем толкуют на сцене: «Когда же начнется концерт?» — перешептывались люди. Потом кто-то принес охапки чудесных цветов, разложил их на авансцене, я сел за рояль и начал играть баллады Шопена, «Бабочек» и «Токкату» Шумана, не объявляя программы, точно все импровизировалось, точно друзья собрались послушать музыку в домашней обстановке.
Самое важное, конечно же, хорошо играть — а не мизансцена. Но чтобы музыка доходила до слушателя, непременно должна быть и некоторая театральность, которой столь недостает казенной сухости концертного зала.
Не люблю держать в руках партитуру, слушая музыку. Я слушаю ее не ради того, чтобы вершить суд над произведением, а чтобы наслаждаться ею. Мне кажется почти оскорбительным заведомое знание, что вот здесь должны вступить либо флейта, либо гобой. Меня это отвращает, ибо тогда все лишается прелести и тайны, в которую я не стремлюсь проникнуть, приобретает некий школярский оттенок. Кстати, я вообще против всякого изучения и анализа. Я никогда не заглядываю в оркестровые партитуры исполняемых мной концертов. Я не смотрю, я слушаю. Так все становится для меня неожиданностью, я могу держать в голове целиком всю партитуру и дать волю воображению.
Исполнитель есть в сущности исполнитель воли композитора. Он не привносит ничего, чего не содержалось бы в сочинении. Если он талантлив, то приподнимает завесу над истинным смыслом произведения — лишь оно гениально, и лишь оно в нем отражается. Он не должен подчинять музыку себе, но — растворяться в ней. Не думаю, что моя игра изменилась, а если изменилась, я этого не заметил. Может быть, я играл все более раскованно по мере того, как избавлялся от пут существования, от всего лишнего, всего, что отвлекает от главного. Я обрел свободу, замкнувшись в себе.
У меня могли зародиться сомнения относительно того, удастся ли мне сыграть то, что я слышал, но в отношении любого произведения я всегда с самого начала был уверен, что его следует играть именно так, а не иначе. Почему? По очень простой причине: я внимательно смотрел в ноты. Ничего другого и не требуется, чтобы стать зеркалом содержащегося в них.
Однажды Курт Зандерлинг так отозвался обо мне: «Он умеет не только хорошо играть, но и хорошо читать ноты».
Довольно верное замечание.
__________________________
библиотечка статей сайта:
Лени Рифеншталь. Биография
(статья)
В 1907 году маленькая Лени становится членом плавательного клуба «Русалка». Тогда же вступает в ряды гимнастического общества, учится кататься на роликах и коньках. Помимо этого, в течение пяти лет она берёт уроки игры на фортепьяно. В 1918 году Рифеншталь успешно заканчивает обучение в коллморгенском лицее Берлина.
В том же году она без разрешения отца, но при поддержке матери Берты, берёт уроки танцев. Характерный танец и балет также входят в её планы. После первого же публичного выступления, между отцом и дочерью разгорается ссора. Чтобы избежать отправки в закрытый интернат для девушек, Лени Рифеншталь подаёт заявление в государственное художественное училище в Берлине, поступает в него и недолго изучает в нём живопись.
В 1919 году отец посылает её в пансион в Тале. Там она тайно занимается танцами, играет в театральных постановках и посещает представления местного театра на сцене под открытым небом. По прошествии года ей разрешают покинуть пансион. В 1920 году Рифеншталь становится секретарём на предприятии своего отца. Она учится машинописи, стенографии и бухучёту. Кроме того, Лени теперь может открыто брать уроки танцев и даже выступать на публике. Помимо всего этого, она играет в теннис. После очередной ссоры с отцом, приведшей к уходу Лени из родительского дома, отец наконец-то соглашается с мечтами дочери о сцене... <...>
читать дальше
"И опять началась совершенно новая жизнь" Разговор с Николаем Слонимским (1994)
Мой отец был сотрудником журнала "Вестник Европы", писал на общественные темы. В 1890 году он выпустил первую в России книгу о Карле Марксе, и мой двоюродный брат, польский поэт Антони Слонимский, шутил, что из-за этого в России случилась революция. Он не знал, что книгу раскритиковал Ленин, обвинив отца в "реакционном утопизме". Отец был идеалистом. Я помню, он всегда опаздывал сдавать статьи в срок и говорил, что, наверное, опоздает на собственные похороны. Мать моя происходила из семьи Венгеровых и в юности была "нигилисткой". Однажды она ходила за советом к Достоевскому; а я, незадолго до смерти его вдовы, Анны Григорьевны, провел с нею вечер в гостях, поначалу не зная кто она и не понимая, почему она все время говорит о Достоевском, о котором наслушался от нее историй. Самый знаменитый из семьи Венгеровых - мой дядя, издатель собраний сочинений писателей-классиков и составитель так называемой "картотеки Венгерова" для так и не увидевшего света биографического словаря русских писателей, содержащей бесчисленные и часто уникальные о них сведения. <...>
читать дальше
_____________________
Мейерхольд В. Э. История жизни
.jpg)
Мейерхольд оказался среди тех деятелей русского искусства, которые намеренно закрывали глаза и затыкали уши, с бурным восторгом принимая кровожадную жестокость большевистского террора. Его, как и их, не смущало, что вчерашних друзей расстреливали по ложным обвинениям и без оных, не огорчали разруха и голод, одичание страны. Свою задачу он теперь видел в том, чтобы средствами революционного агитационного театра помогать новой власти. В 1918 году он вступил в РСДРП /б/ и возглавил ТЕО — Театральный отдел Наркопросса. Ощутив себя этаким театральным диктатором от большевизма, Мейерхольд объявил “Театральный Октябрь”, надел кожаную тужурку и такую же кепку набекрень, прицепил парабеллум и потребовал от всех театральных деятелей следовать по его пути. Тем, кто не захочет или не сможет, он угрожал, не более и не менее, как расстрелом. <...>
читать дальше
________________________
Если вас заинтересовала эта книга - рекомендуем обратить внимание:
Антология современной поэзии "Серебряные стихи виртуального века"
Существенным отличием запланированной серии является то, что автор не издает книгу за свой счет.
То есть, автор не платит денег за издание собственного произведения. Книга выпускается издательством "Скифия",
подробности участия авторов в новых томах поэтической серии...
 Альми И. "Внутренний строй литературного произведения"
Серия "LiterraTerra" адресована преподавателям, студентам, учащимся, а также всем любителям русской литературы. В новую книгу серии включены статьи по обзору хлассической литературы с точки зрения внутреннего строя произведения.
Альми — мастер краткой историко-литературной штудии на, казалось бы, локальную тему за которой, однако, стоит целостность исследовательских интересов, острая избирательность исследовательского слуха. Так что очертившийся в итоге слитный образ русской литературы больше суммы
представленных слагаемых.
«Фасеточное» зрение автора, глядящего на свой предмет через дробные стеклышки отдельных мотивов, без протяженно-тусклого «советского» монографизма, делает чтение работ Альми легким и увлекательным занятием, несмотря на то что она не вдается в терминологические новации и не чурается привычного историко-филологического инструментария.
В сфере рассматриваемых авторов: Пушкин, Баратынский, Тютчев, Достоевский, Фет, Чехов и др.
посмотреть и купить эту книгу
издать книгу | публикация статей | *как издать книгу | издательство книг | издание книг
На этой странице:поэты серебрянного века, гиппиус, серебрянный век, зинаида гиппиус, поэты серебрянного века, биография гиппиус, поэты серебряного века
|