Эта книга недетский разговор про историю нашей страны. Через маленькие трагедии и радости обычных людей. Через вещи, забытые на пыльных антресолях.
Каждая страница - это целая эпоха, со своими маленькими радостям и печалями, и главным персонажем этой книги является время.
В книге объединён материал, посвящённый некоторым проблемам развития pyccкой поэззии и прозы - в их исторической взаимосвязи. Книга рассчитана на специалистов-филологов, студентов, учителей и всех интересующихся русской классикой.
Альми И.Л.
О поэзии и прозе
серия "litteraTerra"
Издательство "Скифия" & "Семантика-С",
Санкт-Петербург, 2002
ISBN: 5-94348-021-8
Переплет твердый,
527 с., тираж 1000 экз.,
филология, литературоведение, анализ поэм пушкина, анализ достоевского
Цена - 160 руб.
РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ Т.И. Печерская
Инна Львовна Альми
Книга Инны Львовны Альми - это своеобразный итог плодотворной работы в течение тридцати лет. Разумеется, речь можно вести об итоге на сегодняшний день, поскольку научная жизнь И.Л. Альми, всеми признанного и ценимого филолога, по-прежнему активно протекает в том же русле - русле классической русской литературы. В сфере ее интересов и поэзия, и проза XIX (отчасти и XX) века. Сочетание, кстати сказать, в филологии нечастое, где предпочтение отдается специализации.
Если говорить о книге, то именем, образующим поэтический центр, является имя Пушкина, а прозаический - имя Достоевского. К пушкинскому центру относятся работы о поэтах близкого Пушкину круга - Баратынском, Батюшкове, а также и о Тютчеве, Некрасове, Ахматовой, Пастернаке. Впрочем, Пушкин интересует И.Л. Альми во всех ипостасях: отдельный раздел - "Автор, герой, традиция" - представлен статьями "Статус героя в пушкинском повествовании", "Об автобиографическом подтексте двух эпизодов в произведениях А.С. Пушкина", "Пушкинская традиция в комедии Гоголя "Ревизор"".
"Прозаический" раздел, кроме статей о творчестве Достоевского, включает исследования об "Отцах и детях" Тургенева и "Мастере и Маргарите" Булгакова.
Хотелось бы подробнее остановиться на статьях о Достоевском, занимающих большую часть раздела. Выбор Достоевского для более развернутого комментария в данном случае объясняется только направленностью филологических интересов рецензента и никак не связан с понижением оценки материала других разделов.
В центре внимания оказываются три романа Достоевского - "Преступление и наказание", "Идиот", "Братья Карамазовы". Если говорить об аналитической стратегии И. Л. Альми, то ее можно определить по устойчивому выбору анализа сюжетно-композиционного устройства произведения (причем этот аспект анализа частотен и в других разделах). Выдвигая то или иное основание для интерпретации романа, любой его "частности", исследовательнице важно охватить произведение в целом, показать внутреннее устройство этого целого. А потому всякая "частность" у нее не отдельна, не самодостаточна в актуальном исследовательском поле. Отсюда и смысловая объемность толкований выборочных аспектов романов. Сошлюсь на статьи "Об одном из источников замысла романа "Преступление и наказание"", "О романтическом "пласте" в романе "Преступление и наказание"", "Идеологический комплекс "Преступления и наказания" и "Письма о "Доне Карлосе" Ф. Шиллера", "К интерпретации одного из эпизодов романа "Идиот" (рассказ генерала Иволгина о Наполеоне)", Об одной из глав романа "Братья Карамазовы" ("Черт. Кошмар Ивана Федоровича")".
Очень интересно расставлены акценты в композиционной структуре романа "Идиот" ("О сюжетно-композиционном строе романа "Идиот""), интерпретации которого в литературоведении столько же разнообразны, сколько и противоречивы. И.Л. Альми выявляет специфику этого романа на фоне классического русского одноцентрового романа. С ее точки зрения, специфика одноцентрового романа Достоевского, в основе сюжета которого типологически лежит антитеза "герой и другие", "обосновывается здесь не масштабом личности (Печорин), уровнем интеллекта (Рудин), представительством от имени социальной группы (Базаров, Молотов) или полнотой типического (Обломов). За фигурой "положительно прекрасного человека" у Достоевского стоит нечто несравненно большее - причастность к высшей истине. Именно причастность. Конечная человеческая оболочка не в силах вместить абсолют" (С. 365). И далее: "Мышкин не равен той истине, которую представляет. Но в самом этом неравенстве - некая художническая магия" (Там же).
Драматизм воскресения и падения героя исследован через композиционную структуру романа, в основе которой, как уже было отмечено многими исследователями, лежит не событие, как, например, в "Преступлении и наказании", а отношения. Многими исследователями принято наблюдение Н. Я. Берковского по поводу того, что в композиции чередуются "парные сцены", в которых герой одерживает нравственные победы, и "конклавы", многолюдные сцены, в которых герой неизменно терпит поражение, а те, кто соглашается с ним в парных сценах, отказываются от принятых решений и данных Мышкину обещаний. Именно от этого наблюдения и отталкивается исследовательница, повергая его тщательной перепроверке. Существенным условием полноты прочтения и воссоздания композиционной модели становится рассмотрение вставных новелл, автономных побочных линий сюжета, связанных с персонажами, прямо не задействованными в стволовом сюжете. В рассказах и размышлениях второстепенных героев вскрывается важнейший подтекст центральных событий.
Столь подробный просмотр материала романа для установления смысловых сцеплений, неочевидных даже для внимательного читателя, по сути дела демонстрирует особый и редкий подход к самому понятию "композиция художественного произведения". Как правило, если речь идет о больших прозаических формах, композиционный анализ оперирует главным образом "крупноблочными" структурами. Исключения - редкость. И дело тут не только в теоретических подходах, но и в умении их реализовать. В данном случае получаешь удовольствие не только от того, что извлекается в ходе анализа, но и от того, как это делается.
То же можно сказать и об основных качествах сюжетно-композиционного анализа романа "Преступление и наказание" ("О сюжетно-композиционном строе романа Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание""). Пожалуй, впервые предпринята убедительная и, что немаловажно, интересная по способу и результату попытка преодолеть распространенное убеждение в рационально-логической природе романной формы "Преступления и наказания". Ее совершенство и виртуозная отделанность (в отличие от других романов) послужили основанием для аксиоматики такого рода, вызвали гипертрофию "теоретизма". В статье дана подробнейшая картина сюжетного лабиринта, из которого не исключено ни одно ответвление, напротив, подчеркнута их взаимообусловленность фабульной, идеологической, психологической связями. Противоречие как свойство повествовательной структуры, сознания героя, сюжетной формы рассматривается в качестве конструктивного принципа, позволяющего исследователю показать, как "в творении, где "все закончено и отделано так, что из этого кружева ни одного завитка не расплетешь", - "шевелится" "родимый хаос"" (С. 324).
В самостоятельный раздел собраны своеобразные филологические миниатюры. Жанр известный, но до сих пор не получивший широкого распространения в научных публикациях. "Миниатюрами" эти работы можно назвать только в смысле небольшого объема. По существу же в них зафиксирован замысел той или иной работы, ее конспект, тезисы, зерно идеи, которая потом развернулась или еще развернется в полнометражную самостоятельную статью. Здесь сжато изложены крупные концептуальные идеи - "Большая лирическая форма в русской поэзии. Генезис и характер развития. (К постановке проблемы) ", намечены сквозные темы творчества - "Три воплощения темы хаоса в русской лирике 30-х гг. XIX в. (Пушкин, Баратынский, Тютчев) ", "Вера и любовь в поэтическом мироощущении Е.А. Баратынского", свернуто зафиксированы переклички тем, сюжетов, идей - ""Эхо" "Медного всадника" в творчестве Ф.М. Достоевского 40 - 60-х гг. (От "Слабого сердца" к "Преступлению и наказанию")", ""Француз и русская барышня" - три стадии в развитии одного сюжета (Загоскин, Пушкин, Достоевский) " и т.д.
Статьи о Чехове выделены в отдельный раздел второй части о прозе, но не по принципу родового разделения литературных произведений. Исследуя рассказ Чехова "Архиерей" и пьесу "Вишневый сад", И.Л. Альми использует в определенном смысле музыковедческий подход. Именно это зафиксировано в названии раздела - "Литература и музыка".
По мнению исследовательницы, типу повествования у Чехова "близок строй музыкального произведения: главный его признак - развитие возвращающихся, варьирующихся тем и мотивов" (С. 474). Так, композиционное исследование чередующихся мотивов и тем, то контрастных, то взаимопереходных, образующих неустойчивое равновесие, позволяет ей прийти к выводу, что в основе "Архиерея" лежит сонатная циклическая форма. В смысловом отношении разговор об этом рассказе неизбежно выводит исследователя на тему отношения Чехова к религии. И.Л. Альми концептуально близка точка зрения, выраженная в свое время А. П. Чудаковым. Взяв за основу слова Чехова о том, что "между "есть Бог" и "нет Бога" лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец", он называет Чехова "человеком поля", не приблизившегося ни к одному полюсу. В изобразительном аспекте религиозности И. Л. Альми готова согласиться с замечанием В. Б. Катаева: "это изображение того, как люди веруют, а не того, как надо веровать" (С. 472 - 473). Однако все эти суждения необходимы исследовательнице для обозначения контекста столь неустойчивой и чреватой крайностями темы. В данном случае ее задача совсем другого рода. Она состоит в попытке передать художественный рисунок тонких и трудно уловимых связей, ресурсные возможности которого заданы, по ее мнению, в языке другого искусства - музыки.
Черты музыкальности поэтики чеховской драматургии замечали чаще, причем не столько литературоведы, сколько постановщики пьес. Это связано прежде всего с интересом к природе воздействия драматургии Чехова. Но и в структурном отношении устройство пьес Чехова, включающее возвращения и вариации тем, их цикличность, дает чеховедам основания для подобных сближений. По мнению И.Л. Альми, драма в типологическом отношении "имеет в числе своих побочных следствий "расслоение" общего тематического комплекса произведения на ряд относительно самостоятельных тем отдельных персонажей. Эти частные тематические линии утверждаются благодаря диалогической природе текста, требующей подчеркнутой определенности в выявлении героя. Пути их совмещения - без посредства связующего авторского повествования - сближают методы драматурга с принципами музыкальной композиции" (С. 484).
В этом контексте и выявляются далее индивидуальные стилевые черты Чехова-драматурга. Исследовательница отмечает, и в этом трудно с ней не согласиться, что "Вишневый сад" более всего проявляет черты музыкальности на фоне предельно суженой сферы "занимательности" действия по сравнению с другими его пьесами. Прослеживая лейтмотивные темы, И.Л. Альми приходит к выводу, что они составляют не просто фон или "подводное течение" действия, но и выявляют композиционное место главных сюжетных ходов, то есть выполняют собственно драматургические задачи. Анализ результатов совмещения музыкальных приемов (к которым относятся не только мотивы, но и ритм, звук) с драматургическими задачами дает возможность по-новому осмыслить феномен эстетического восприятия пьесы, которое "не только непосредственнее, но и богаче, тоньше чисто рационального понимания" (С. 490).
В заключение обзора хотелось бы заметить вот что: просматривая уже читанные ранее статьи, обнаруживая с интересом те, которые в свое время прошли мимо, ловишь себя на мысли, что ни одна из статей, написанных в диапазоне тридцати лет, не поблекла, не потеряла остроты мысли, не ушла в архив пусть и ценного, но не актуального сегодня. Многие ли исследователи по прошествии нескольких десятилетий могут собрать такой сборник? Вопрос, что и говорить, риторический.
_____________
Просмотреть и купить все книги серии "LiterraTerra" со значительной скидкой подробнее ...
Русский мыслитель Николай Федорович Федоров (1828-1903) явился, как известно, создателем уникальной в своем роде "философии общего дела". Его универсальное утопическое учение ставило целью преодоление социального и духовного неравенства, враждебного разобщения ("небратства") отдельных людей и целых наций, создание единого гармонического всемирного союза, призванного осуществить "сознательную и могущественную регуляцию" сил земной природы и космоса, а в итоге и в идеале - "победу над смертью", всеобщее спасение и воскрешение всех умерших поколений. При жизни Федорова как мыслителя знали в сравнительно узком кругу, хотя общаться с ним приходилось многим: в течение нескольких десятилетий он служил заведующим каталожным отделением библиотеки Румянцевского музея в Москве. Однако еще при жизни Федорова его идеями интересовались Достоевский, Л. Толстой и Вл. Соловьев, оценивавшие отдельные стороны федоровского учения чрезвычайно высоко. Так, Достоевский отмечал, что "совершенно согласен с этими мыслями" ... подробнее
<...> Все, что происходит с князем на протяжении этих “смотрин”, — неуместное одушевление, страстная проповедь, и разбитая ваза, и настигнувший его припадок эпилепсии, — должно свестись к единому выводу: “жених он невозможный”. Но, как ни странно, вывод этот почти не отражается на бытовом положении Мышкина. Решившаяся, было, на него Лизавета Прокофьевна вдруг оспаривает самое себя: “Я бы тех всех вчерашних прогнала, — заявляет она Аглае, — а его оставила, вот он какой человек...” (8; 460). Сцена вечера затрагивает по отношению к князю нечто несравненно более важное, чем реноме жениха, — меняется надбытовой статус героя. Перед гостями Епанчиных Мышкин впервые выступает в роли проповедника. <...> подробнее
<...> «Простая дева», гадающая о суженом, и барышня, разгадывающая Онегина «с французской книжкою в руках», — две ипостаси одного лица. Внерациональное зерно личности во втором случае, разумеется, не столь заметно, но и здесь оно определяет начала и концы: причину обращения к оставленным книгам и аспект их восприятия. На протяжении всего происходящего Татьяна целиком сосредоточена на мыслях о своем избраннике. У нее нет побуждений, свободных от интереса к Онегину. Нет и заранее обдуманных намерений. Неожиданно для себя оказывается она в онегинских местах. Видит с холма дом, рощу, сад. На «пустынный двор» входит «едва дыша». В комнатах ее потрясают еще живые следы присутствия Евгения, очаровывает убранство «модной кельи». Мысль о чтении здесь рождается прежде всего из невозможности оставить все это сразу. Отсюда и тот «запас» многократности, который содержит ее просьба («навещать», «читать»). <...> подробнее
Если вам интересна эта книжка - рекомендуем обратить внимание:
Альми И. "Внутренний строй литературного произведения"
Серия "LiterraTerra" адресована преподавателям, студентам, учащимся, а также всем любителям русской литературы. В новую книгу серии включены статьи по обзору хлассической литературы с точки зрения внутреннего строя произведения.
Альми — мастер краткой историко-литературной штудии на, казалось бы, локальную тему за которой, однако, стоит целостность исследовательских интересов, острая избирательность исследовательского слуха. Так что очертившийся в итоге слитный образ русской литературы больше суммы
представленных слагаемых.
«Фасеточное» зрение автора, глядящего на свой предмет через дробные стеклышки отдельных мотивов, без протяженно-тусклого «советского» монографизма, делает чтение работ Альми легким и увлекательным занятием, несмотря на то что она не вдается в терминологические новации и не чурается привычного историко-филологического инструментария.
В сфере рассматриваемых авторов: Пушкин, Баратынский, Тютчев, Достоевский, Фет, Чехов и др. посмотреть и купить эту книгу
Гречишкин С., Лавров А. "Символисты вблизи" (Статьи, публикации)
Авторы, специалисты по истории русской литературы «Серебряного века» представляют работы, посвященные жизни и творчеству писателей-символистов - Валерия Брюсова, Андрея Белого, Александра Блока, а также статьи и публикации, вводящие в читательский обиход ныне малоизвестные имена, сыгравшие в свое время заметную роль в литературном процессе. Эти публикации основаны на архивных материалах и историко-литературных фактах, прежде не бывших предметом специального рассмотрения.
Из рецензий: Петербургское издательство «Скифия» выпустило сборник статей двух филологов, специалистов по «Серебряному веку» – Александра Лаврова и Сергея Гречишкина. Главные герои книги – Александр Блок, Валерий Брюсов и Андрей Белый. Помещены работы, ставшие научной классикой: Биографические источники романа Брюсова «Огненный ангел», «Волошин и Ремизов». Публикуются воспоминания Константина Эрберга, письма Блока к Дмитрию Философову, Зиновию Гржебину и другим... подробнее
Если не получается сделать заказ. Не отчаивайтесь - просто напишите письмо на info@piterbooks.ru или позвоните нам по телефону: +7(952) 23-000-23
Так же Вы можете бесплатно послать нам запрос - мы перезвоним
КОГДА МНЕ ДОСТАВЯТ КНИГУ?
Скачать электронную версию книги:
Версия для печати 
Приходите в наш книжный интернет-магазин:
книги по истории Шумера,